Московский государственный еврейский театр

(декабрь 1941 ‑ сентябрь 1943 гг.)

С.М. Михоэлс в Ташкенте[1]

Первым театром, прибывшим в эвакуацию в Ташкент, был Московский ГОСЕТ. Отечественная война настигла его в Харькове, где театр находился с гастролями.

Вот как вспоминает об этом бывшая актриса Московского ГОСЕТа М.Е. Котлярова: «В воскресенье 22 июня 1941 г. в Харьковском Доме офицеров в 12 часов дня должен был начаться спектакль «Цвей кунилемлех». Актеры приготовились выйти на сцену, когда услышали по радио, что выступает Молотов. За кулисами появился Михоэлс – это вселило тревогу. После страшного сообщения о начале войны на сцену вышел Соломон Михайлович. Он произнес речь... Само собой разумеется, что речь не была подготовлена – ведь он не мог знать о фашистском нападении. Но как он говорил! Все присутствующие в зале офицеры после его речи сразу же ушли, остальные зрители остались на местах – спектакль смотрели до самого конца...

Вечером должна была идти премьера «Блуждающие звезды» – будет ли перед кем играть? Мы все стремились домой, в Москву, к нашим детям, к родным... И представьте себе – вечером театр переполнен. Зритель принимал спектакль так, как будто ничего не произошло...

Мы – несколько актеров – собрались у Вениамина Львовича Зускина, сидели у него до рассвета. Михоэлс уехал раньше. 23 июня занятые в «Блуждающих...» выехали в Москву, свободных от этого спектакля отправили накануне»[2].

В Москве театр пробыл недолго. В период с июля по начало октября 1941 г. театр находился в Москве, но спектакли почти не ставились, так как основная масса зрителей театра эвакуировалась или готовилась к эвакуации.

С. Михоэлс и В. Зускин добровольно включились в пожарную дружину дома, где они жили. Почти каждую ночь они дежурили на площадке верхнего этажа дома и ждали сирены тревоги, после чего поднимались на крышу дома, чтобы сбрасывать с крыши, в случае попадания туда, немецкие авиабомбы[3].

Актрисы театра записались в санитарную дружину. Некоторые актеры ГОСЕТа были призваны в Красную Армию и ушли на фронт.

*Санитарная дружина Московского ГОСЕТа. Сидят (слева направо): Э. Безверхняя, Е. Ицхоки, Э. Берковская; стоят: Сиротина, Э. Теблина, Х. Блинчевская, С. Биник, Б. Рейнер, С. Карчнер, С. Ротбаум. Москва, 1941 г. (Из архива Э.М. Безверхней)

22 сентября 1941 г. Совнарком СССР принимает Постановление № 1212, в котором было записано: «Разрешить Комитету по делам искусств при СНК СССР эвакуировать МГЕ театр в г. Ташкент... Обязать Совнарком УзССР принять, разместить работников МГЕ театра и предоставить помещение для работы театра»[4].

«15 октября 1941 г. обстановка в Москве накалилась, – вспоминает актриса М. Котлярова. – С самого утра коллектив Московского ГОСЕТа с нетерпением ждал С.М. Михоэлса, отправившегося в Комитет по делам искусств для получения указания, что делать театру дальше. Когда Михоэлс вернулся, на нем не было лица: он узнал, что немцы уже под Москвой, и нам необходимо было немедленно эвакуироваться. Причем Михоэлса, как председателя Еврейского антифашистского комитета, обязали выехать срочно, без труппы. Актеры должны были уйти пешком, кто куда.

Нетрудно представить себе, в каком состоянии разошлись люди. Часа через два часть актеров, с собранными впопыхах вещами, отвезли из театра на Казанский вокзал. Михоэлс и Зускин, с небольшой группой, уехали еще раньше. (В этом месте Котлярова ошиблась. См. ниже воспоминания Э.М. Безверхней – М.В.)

На рассвете мы распрощались с Москвой, и наш поезд двинулся в сторону г. Куйбышева (Самара). Там нам велели выйти и ждать Соломона Михайловича с остальными актерами, которые должны были приехать с другого направления»[5].

Другим направлением оказалась Сибирь. Именно через Сибирь в Куйбышев ехал с группой артистов ГОСЕТа С. Михоэлс.

Об этом вспоминает известный театровед Александр Дейч: «Ноябрь 1941 г. Эвакуация. Пол-Москвы на колесах... Наш эшелон уже восемнадцать дней в пути. Через север, по Сибири, по Турксибу мы едем в Среднюю Азию. Непреодолимое желание осесть где-то, работать и работать. На станциях хватаем газеты, слушаем по радио сводки Совинформбюро.

Снова остановка. Глухой полустанок. Напротив – состав из грузовых и нескольких пассажирских вагонов. Спускаюсь на платформу и попадаю в объятия Михоэлса. Оказывается, ГОСЕТ тоже в пути. «Вы куда?» – «Тоже в Ташкент?» – «Прекрасно!»

Слышу крепкий, бодрый голос Михоэлса, чувствую его сильное рукопожатие, и мне становится теплее от этой неожиданной радости: в незнакомом Ташкенте будет хороший друг»[6].

Соломон Михоэлс вместе с женой А.П. Потоцкой выехал из Москвы 25 октября 1941 г. Об этом вспоминает бывшая артистка ГОСЕТа Эльша Моисеевна Безверхняя: «Управление искусств не эвакуировало театр. Но предоставило 6 мест в последнем эшелоне, эвакуированном в Ташкент. Мы выехали из Москвы в последний день эвакуации – 25 октября 1941 г. Это были: Соломон Михайлович с Анастасией Павловной (Потоцкой – М.В.) Вениамин Львович Зускин и его жена (актриса Эда Берковская – М.В.), Моисей Соломонович Беленький (директор Театральной студии при Московском ГОСЕТе – М.В.), я – беременная – с сыном... Доехали до Куйбышева. В Куйбышеве объединились с остальными актерами. 5 ноября мы приехали в Ташкент»[7].

В Ташкенте театр встречали председатель Совета Народных Комиссаров УзССР Абдуджабар Абдурахманов, начальник Управления по делам искусств при СНК УзССР Якуб Велиев, заведующий отделом кадров Управления М.Р. Рахманов, работники искусств Узбекистана, находившиеся в Ташкенте артисты эвакуированных театров (в частности, Клара Юнг)[8].

Актриса Клара Юнг

В Ташкенте актеров ГОСЕТа поначалу не оставили – не были подготовлены ни помещение для театра, ни жилье для артистов. Во главе с В. Зускиным они поехали дальше – в Самарканд. В Ташкенте остались лишь С. Михоэлс с женой и еще пара помощников для поисков жилья и помещения для работы театра[9].

В Самарканде к труппе ГОСЕТа присоединилась самая молодая актриса театра Этель Ковенская (ей тогда было 15 лет)[10]. Условия жизни в Самарканде были тяжелые, и артисты не могли выступать.

В декабре 1941 г. Михоэлс приехал в Самарканд и увез артистов в Ташкент[11], где к тому времени было выделено помещение для работы театра. Это было здание бывшего Клуба имени М. Кафанова (на ул. Пролетарской). Часть здания занимала Ташкентская консерватория, а другую часть, вместе со зрительным залом, передали Московскому ГОСЕТу.

Как отмечалось выше, в Ташкент приехали 55 артистов и работников ГОСЕТа, в том числе 47 актеров: нар. арт. СССР С.М. Михоэлс, нар. арт. РСФСР В.Л. Зускин, засл. арт. РСФСР Я.Д. Гертнер, засл. арт. РСФСР Д.М. Финкелькраут, засл. арт. РСФСР Т.Н. Хазак, засл. арт. РСФСР И.А. Шидло, засл. арт. РСФСР М.Д. Штейман, засл. арт. РСФСР С.Д. Ротбаум, засл. арт. РСФСР Ю.Я. Минкова, засл. арт. РСФСР Э.И. Карчмер, засл. арт. РСФСР Л.М. Розина; артисты А. Баславский, С.Я. Зильберблат, Л.И. Гукайло, З.М. Каминский, А. Коган, В. Крейчман, С.М. Латнер, Леензон, Г.К. Луковский, И.Г. Лурье, М.И. Ней, Е.Л. Спивак, А. Пустыльник, И.С. Рогалер, Э.Я. Трактовенко, Я.Н. Цибулевский, Д.Л. Чечик (он был также и заведующим труппы), М.И. Шапиро, и артистки: Э.М. Безверхняя, Э.С. Берковская, С.М. Биник, А.И. Блинчевская, О.М. Гольдбурт, Р. Именитова, Е.Д. Ицхоки, Э.Л. Ковенская, М.Е. Котлярова, Р.А. Курц, А.М. Мазур, Э. Ройтман, Л.И. Ром, Сиротина, Э.С. Тайблина, С.И. Фабрикант, Ф. Фридман, А.Б. Шмаенок и Е.Б. Эпштейн[12].

Позже, в 1942 г., в труппу театра был принят один из старейших еврейских артистов, засл. арт. УССР Григорий Вайсман (1871-1943), бывший актер Киевского ГОСЕТа.

*С. Михоэлс, Анна Гузик и В. Зускин.

Ташкент, 1942 г. (Из Театрального архива Тель-Авивского университета)

Вместе с артистами в Ташкент приехали главный художник театра А.Г. Тышлер, заведующий музыкальной частью композитор Л.М. Пульвер, директор театра В. Фишман и другие работники театра.

Острой проблемой для театра в Ташкенте было размещение артистов по квартирам.

Михоэлс с женой по приезде в Ташкент был поселен в гостинице «Националь», а затем получил большую комнату в общежитии Академии наук (ул. Пушкинская, 84). В этом четырехэтажном здании бывшего Управления мест заключения НКВД УзССР в годы войны были поселены семьи крупных ученых из Москвы и Ленинграда (Е.А. Косминского, А.Д. Удальцева, Д.Н. Ушакова, С.В. Бахрушина, В.М. Жирмунского, С.Б. Веселовского, В.Ф. Струве и др.).

Когда артисты ГОСЕТа переехали из Самарканда в Ташкент, то их поселили в старом городе в большом зале Музыкального училища, где поставили 60 кроватей. Впоследствии многих расселили по частным квартирам.

Другой трудностью, с которой столкнулись актеры ГОСЕТа, был голод. Об этом вспоминают бывшие актрисы театра Эльша Безверхняя и Этель Ковенская, а также художник Александр Тышлер, метко охарактеризовавший сложившуюся ситуацию: «Пришлось всем нам много потрудиться, да еще на голодный желудок»[13].

Эльша Безверхняя вспоминает о том периоде: «Условия жизни были тяжелые. Голодали, было плохо. Я все время мечтала о хлебе, особенно тяжело было беременной. Мой 6-летний сын ездил в центр города за супом». И тут же добавляет: «Мы жили Дружно. Спектакли проходили с большим успехом. Нас хорошо принимали, иногда мы давали по два спектакля в день»[14].

А вот как описывает это время артистка Этель Ковенская: «В Ташкенте я всегда была голодная. В спектакле "Заколдованный портной" я играла мальчика вместе с Зускиным. У меня однажды был такой эпизод. Я была ужасно голодная. Вечером, во время спектакля, у меня была фраза на идиш в эпизоде, когда мы с Зускиным мечтаем о еде: Гехактелегерхе, гефилте фиш мит хрен Жареную печеночку, фаршированную рыбу с хреном»). И, произнеся эту фразу, я упала в обморок. Ко мне подошел Зускин и сказал: "Ты голодная! " – А я была очень гордая – полячка. – "Вот тебе 18 рублей, и ты пойдешь завтра в коммерческую булочную и купишь себе булочку"»[15].

В. Зускин в роли Шимона-Эле в пьесе «Заколдованный портной». Ташкент, 1943 г. (Из кн. А. Зускиной «Путешествие Вениамина»)

Несмотря на все эти трудности, артисты Московского ГОСЕТа нашли в себе силы войти в привычную норму, и уже 12 января 1942 г. состоялся первый спектакль Московского ГОСЕТа. Это был «Тевье-молочник» Шолом-Алейхема. Местная газета следующим образом описала это событие: «Уйгур (известный узбекский писатель и режиссер – М.В.) при открытии занавеса тепло приветствовал коллектив Московского ГОСЕТа. С горячей ответной речью выступил тов. С. Михоэлс.

– Внуки Тевье-молочника, – сказал он, – не хотят быть больше жертвами. Вместе с другими народами Советского Союза они находятся сейчас на полях сражения, сокрушая самую большую силу – гитлеризм... Сегодняшняя встреча – это не только акт гостеприимства, это проявление дружбы народов»[16].

В опубликованной в этой же газете через несколько дней рецензии Давида Бергельсона «Тевье-молочник» следующим образом оценивается этот спектакль: «Одна из значительных постановок ГОСЕТа – «Тевье-молочник» Шолом-Алейхема (инсценировка И. Добрушина и Н. Ойслендера), показанная театром в день открытия его гастролей в Ташкенте. Тевье-молочник – сын народа, человек труда. В его уста великий писатель Шолом-Алейхем с большой любовью вложил мудрость обездоленных народных масс, ропщущих на своих угнетателей, на свое бесправие и свою тяжелую судьбу, на которую их обрек царизм. Изумительный образ этого прямодушного горемыки и кристально чистого человека создал народный артист СССР С.М. Михоэлс. На сцене заурядный человек. Он возится со своей клячей и телегой, с помощью которых он добывает скудное пропитание для себя и для своей семьи. Но Тевье несет в себе философскую мудрость угнетенных масс, является их представителем, направляющим острие народной мудрости против угнетателей народа.

Каждым своим появлением на сцене Михоэлс вызывает восторг зрителя. Вся его игра подчинена одному особенному, ему лишь свойственному, ритму. Его жесты глубоко осмыслены и часто выразительнее слов. Они чрезвычайно скупы, но, кажется, – чем скупее, тем они выразительнее. И они не обособлены, они составляют одно целое с гримом, со словом, с продуманными, размеренными движениями. В своей совокупности это и составляет неподражаемо-своеобразный ритм игры этого замечательного артиста.

Ярче всего слились все качества Михоэлса в сцене, когда он рассказывает своей жене выдуманный сон, чтобы вырвать у нее согласие на брак их дочери с революционером Перчиком.

Столь же своеобразным и взыскательным художником проявил себя Михоэлс в этом спектакле и как режиссер. Достаточно вспомнить сцену смерти жены Тевье. Голда умирает на ступеньках своего убогого дома, на голой земле, срывая с себя одну за другой свои ветхие шали, точно весь груз тяжких лет горестной жизни. Артистка Ром хороша в этой сцене, как и во всей роли, проведенной ею с большим чувством и искренним драматизмом.

Живые и правдивые образы дочерей Тевье создали артистки С. Ротбаум (Годл) и А. Шмаенок (Бейлке), успеху спектакля в значительной мере способствовал композитор Л. Пульвер.

Спектакль «Тевье-молочник» показывает, что ГОСЕТ недаром окружен вниманием и любовью везде, где он демонстрирует свое творчество»[17].

В спектакле играли также артисты М.И. Шапиро (Перчик), М.И. Ней (Лейзер-Вольф), А.С. Пустыльник (Педоцур), Я.Н. Цибулеский (Фроим-сват), Д.Л. Чечик (урядник)[18].

Спектакли Московского ГОСЕТа шли почти каждый день. А порой и дважды в день (утренний и вечерний спектакли). Вот некоторые рекламные объявления, публиковавшиеся в республиканской газете в Ташкенте в 1942 году: 25, 26, 27 января – «Тевье-молочник», 28 января и 1 февраля – «Блуждающие звезды», 13, 14, 15 февраля – «Цвей кунилемлех», 20 февраля – «Блуждающие звезды», 21 февраля – «Тевье-молочник», 22 февраля (утро) – «Цвей кунилемлех», 22 февраля (веч.) – «Тевье-молочник», 28 февраля – «Тевье-молочник», 1 марта – «Блуждающие звезды», 6 марта – «Цвей кунилемлех», 7 марта – «Блуждающие звезды», 8 марта – «Тевье-молочник», 14 марта – «Цвей кунилемлех», 15 марта (утро) – «Блуждающие звезды», 15 марта (веч.) – «Тевье-молочник», 21 марта – «Тевье-молочник», 22 марта (утро) – «Цвей кунилемлех», 22 марта (веч.) – «Блуждающие звезды», 24 и 25 марта – премьера спектакля «Суламифь» (С. Галкин по А. Гольдфадену), 27 и 28 марта – «Суламифь», 29 марта (утро) – «Тевье-молочник», 29 марта (веч.) – «Цвей кунилемлех». Все эти спектакли были показаны на тогдашней сцене театра, то есть в Клубе им. Кафанова.

*Э. Ковенская и Л. Ром в спектакле «Блуждающие звёзды» (Из архива Э. Ковенской)

5 и 8 мая 1942 г. в помещении Ташкентской гос. филармонии состоялась премьера спектакля «Король Лир» В. Шекспира. Затем спектакль был показан 10, 13 и 15 мая[19].

На одном из представлений этого спектакля, во время сцены в степи, произошло пятибалльное землетрясение. В воспоминаниях художника А. Тышлера мы находим следующее описание этого события: «С колосников на голову играющего Михоэлса и с потолка на зрителей посыпалась штукатурка. Началась паника. Михоэлс продолжал играть, как будто ничего не произошло. Своим огромным темпераментом он заставил публику слушать спектакль до конца. Казалось, что землетрясение пришло не извне, а из спектакля, из сцены бури, из печального крика и стона Михоэлса, обращенного в зрительный зал, как бы ищущего успокоения в народе, который напряженно, с волнением слушал Лира-Михоэлса. Во всем этом вечере было что-то библейское, поистине шекспировское»[20].

Дополнением к этому воспоминанию может служить отрывок из рассказа Якова Кумока «Михоэлс»: «После антракта, когда на сцену вышли Лир и Шут, произошел первый толчок. Запахло пылью. В рядах пронеслось замешательство. Ближние к выходу вскочили, взвихрилась давка. И тут начался гул. Не с улицы, не из-под земли – ниоткуда, из Вселенной. Зазвенела люстра. Мама схватила наши головы и прижала к своим коленям.

И только королю Лиру вольготней стало среди хаоса как естественного продолжения его боли, как подтверждения его права боль... Сподвижники актера утверждают в своих мемуарах, что он и не заметил землетрясения.

Перепуганные зрители вернулись в свои кресла»[21].

Жена Михоэлса – А.П. Потоцкая-Михоэлс – пишет: «Нельзя не вспомнить, что когда летом 1942 г. в Ташкенте был сильный толчок землетрясения, – Михоэлс на сцене его не почувствовал. Покачнулось здание, погас свет, люди вскочили с мест, а Михоэлс продолжал монолог Лира. Ему только показалось, что у него вдруг немного закружилась голова»[22].

Спектакль «Король Лир» получился замечательным. Вот какую оценку получил спектакль в рецензии известного театроведа Абрама Эфроса «Король Лир в ГОСЕТе»: «Такого Лира на сцене еще никогда не было. Впервые с Михоэлсом Лир поднимается до философско-государственного обобщения, до эпического образа, не бывшего тогда даже у Росси, у Сальвини, а тем более у Юрьева или Певцова...

Сегодня хочется во всеуслышание сказать о яркости спектакля, получившего в ташкентском варианте окончательный чекан и весомость»[23].

Осенью 1942 г. Московский ГОСЕТ поставил в Ташкенте пьесу Переца Маркиша «Око за око» – о войне, о польском городке, оккупированном нацистами, о евреях городка, согнанных в гетто, о еврейской молодежи, поднявшейся на борьбу против фашистов. Премьера спектакля «Око за око» состоялась 6 октября 1942 г., и он не сходил со сцены около полугода. В этом спектакле Зускин сыграл роль старого доктора Сфарда[24].

В. Зускин в роли доктора Сфарда в пьесе «Око за око». Ташкент 1943 г. (Из кн. А. Зускиной «Путешествие Вениамина»)

В конце 1942 г. началась подготовка нескольких новых спектаклей в Московском ГОСЕТе. Ставил их уже не Михоэлс. В частности, спектакль «Заколдованный портной» ставил В. Зускин, но Михоэлс держал под своим контролем его подготовку. Об этом свидетельствуют записи в его рабочих тетрадях-блокнотах, сделанные им во время пребывания в Ташкенте. Так, в одной из них имеется такая запись: «"Заколдованный портной": 1) Макет. Пустить в работу и усл [овиться] насчет оркестра. 2) Пульвер – все прослушать. 3) Просмотреть I акт и наметить срок II акта. 4) Изготовление декораций»[25].

В блокноте с рабочими и дневниковыми записями Михоэлса имеется запись: «Вторник – 15-го [декабря 1942]. Конец недели Заколдов [анный портной]»[26].

Премьера спектакля «Заколдованный портной» состоялась 1, 2, 3 января 1943 г. Зрителю его показывали с 1 января по 2 мая 1943 г.[27]. Главную роль – портного Шимона-Эле – в спектакле играл В. Зускин. Спектакль получился интересным и пользовался большим успехом у зрителей[28].

В конце 1942 г. началась работа над пьесой К. Яшена и А. Умари «Хамза» (перевод с узбекского писателя П. Нистора). Постановщиком спектакля был режиссер Э. Лойтер. Роль Хамзы исполнял артист Иосиф Шидло, его невесты – Сара Ротбаум. В нем играли также актрисы Э.С. Берковская и Э.М. Безверхняя.

* Э. Берковская в спектакле «Хамза» Ташкент, 1943 г. (Из архива А. Зускиной)

Хотя Михоэлс не был постановщиком данного спектакля, но он принимал самое живое участие в постановке. Об этом свидетельствуют сохранившиеся рабочие записки Михоэлса 1942-1943 гг. В них записано:

«"Хамза".

1. Тышлер – макет.

2. Беседа с актерами.

3. Беседа с Лойтером.

4. Сокращение. Усиление образных начал:

§ 1.

а) Дом Хамзы, ожидают гостей.

б) Саадат, мать, Комилл.

в) песни Хамзы.

г) антре Хамзы.

д) Семья – Хамза.

е) Полет ... орла и т. д.

ж) поведение Назири

§ 2»[29].

В блокноте с дневниковыми записями за декабрь 1942 г. имеется несколько записей по этому спектаклю:

«ГОСЕТ. Вторник – 15-го [декабря] Проверить: конец недели. «Хамза». Среда –17-го... ГОСЕТ: ...

3) Заглянуть к Лойтеру на репетицию.

4) Звонить Тышлеру насч[ет] "Хамзы" Лойтера»[30].

Работа над спектаклем завершилась в начале мая 1943 г., и 14,15 и 16 мая состоялась премьера спектакля «Хамза». 11 сентября 1943 г. Московский ГОСЕТ в помещении Русского драматического театра имени М.Горького показал свой последний прощальный спектакль перед отъездом в Москву. Им был спектакль «Хамза»[31].

В декабре 1942 г. Михоэлс начал работу над пьесой «Чудесная история». Главные роли в этом спектакле должны были сыграть И.А. Шидло и Я.Н. Цибулевский. Об этом мы находим записи в одном из блокнотов С. Михоэлса: «Вторник. 15 декабря [1942 г.], 5.30-6.30 Шидло и Цибул[евский] над пьесой «Чуд[есная] история»»[32].

Репетиции этого спектакля продолжались и после отъезда Михоэлса из Ташкента[33]. Однако спектакль не был поставлен ни в Ташкенте, ни – позже – в Москве.

После отъезда С. Михоэлса из Ташкента, в апреле 1943 г., В. Зускин взялся за постановку пьесы З. Окуня-Шнеера, И. Добрушина и М. Гершензона «Фрейлехс». Музыку написал композитор Л. Пульвер, декорации к спектаклю подготовил художник А. Тышлер. Премьера спектакля «Фрейлехс» (первый вариант) состоялась 23, 24 и 25 июля 1943 г.[34].

11 августа 1943 г. директор Московского ГОСЕТа В. Фишман писал в Москву А. Потоцкой (жене Михоэлса): «Мы за это время (очевидно, имеется в виду апрель-август 1943 г. – М.В.) выпустили спектакль «Фрейлехс». Очень веселый спектакль, делающий большие сборы»[35]. Спектакль шел в Ташкенте в июле-сентябре 1943 г.

К сожалению, мной не обнаружены рецензии на спектакли ГОСЕТа, за исключением указанных выше, поэтому не представляется возможным рассказать об игре актеров в том или ином спектакле.

Сохранившиеся программки некоторых спектаклей Московского ГОСЕТа позволяют, в какой-то мере, восстановить фамилии исполнителей тех или иных ролей в спектаклях. Так, в «Короле Лире», помимо С. Михоэлса и В. Зускина, играли многие артисты театра. Это Ю. Минкова – Гонерилья, С. Ротбаум (Э. Карчмер, Л. Розина) – Регана, Э. Берковская (Е. Ицхоки) – Корделия, М. Ней – герцог Албанский, В. Крейчман – граф Корнуэльский, И. Лурье (М. Шапиро) – король Французский, А. Баславский (С. Зильберблат) – герцог Бургундский, Д. Финкелькраут (М. Штейман) – граф Кент, Т. Хазак (И. Шидло) – граф Глостер, Яков Гертнер – Эдгар, А. Пустильник – Эдмонд, Г. Луковский – Освальд, С. Латнер – слуга герцога Корнуэльского, Г. Гукайло – джентльмен из Свительира, Д. Чечик – врач, М. Минскер и М. Шехтер – слуги Глостера, а также О. Гольдбурт, Р. Курц, С. Фабрикант, А. Шмаенок.

В спектакле «Суламифь» играли артисты: Т. Хазак (М.И. Ней), Л.М. Розина (А.И. Блинчевская), М. Шапиро, Ю.Я. Минкова (Л.И. Ром), А.Б. Шмаенок (Э.И. Ройтман), Л.И. Гукайло (Г.В. Луковский, Э.Я. Трактовенко), Э.С. Берковская (Э.М. Безверхняя), С.И. Фабрикант (Ф.Б. Фридман), С.М. Биник (Э.С. Тайблина), Е.Л. Спивак, С.М. Латнер[36].

Артистка Московского ГОСЕТа Этель Ковенская играла в спектаклях «Блуждающие звезды», «Заколдованный портной», «Око за око», «Суламифь» и «Фрейлехс». Во всех этих спектаклях у нее были роли разного плана (например, Рейзеле – в «Блуждающих звездах» или Девушка в толпе – в «Суламифи»), но отношение ее к ним от этого не менялось. Так, сама актриса вспоминает, что хотя в спектакле «Суламифь» у нее «роль была небольшая..., но я очень красиво одевалась, на меня обращали внимание: «Какая красивая девушка!» Это мне импонировало. Я была счастлива. Очень волновалась, относилась к своей роли ответственно»[37].

* Э. Ковенская в роли Рейзеле в спектакле «Блуждающие звёзды» (Из архива Э. Ковенской)

Несмотря на тяжелое материальное положение, жители Ташкента и многочисленные эвакуированные приходили на спектакли Московского ГОСЕТа, смотрели их с большим вниманием, грустили и смеялись во время спектаклей. Как вспоминает бывший профессор Ташкентской консерватории Семен Маркович Векслер, учившийся в годы войны в Ташкентской консерватории (она находилась в одном здании с Московским ГОСЕТом), «во время спектаклей театральный зал всегда был заполнен, свободных мест никогда не было. Нам (студентам) приходилось, по большей части, стоять»[38].

На спектакли Московского ГОСЕТа приходили не только еврейские зрители, но и представители других национальностей.

Ташкентский период в жизни С.М. Михоэлса не ограничивался только работой в ГОСЕТе. Его дочь, Наталья Соломоновна Вовси-Михоэлс, вспоминает: «Однажды ночью мы решили сосчитать, сколько у него обязанностей – «должностей» – как он сам это называл, – и вот что получилось:

1) Руководитель Московского Государственного еврейского театра;

2) Руководитель Ташкентского оперного театра;

3) Председатель Еврейского антифашистского комитета;

4) Член театральной секции Комитета по Сталинским премиям;

5) Профессор и педагог театральной студии;

6) Режиссер-постановщик Узбекского драматического театра и еще примерно в пять раз больше, чего я уже не помню»[39].

Более подробно о ташкентском периоде жизни Михоэлса вспоминает А.Л. Дейч: «С Михоэлсом я виделся ежедневно и ежедневно поражался той титанической энергии, с которой он работал в Ташкенте. Мало того, что он поставил на ноги ГОСЕТ и выпускал новые постановки, привлекающие внимание местного и приезжего населения к этому театру, Михоэлс был, так сказать, "Главковерхом" всех ташкентских театров. Он принял это назначение с чувством общественного долга, столь свойственным ему. И надо было видеть, как старательно заботился он о том, чтобы поднять узбекское оперное искусство, оживить репертуар Узбекского драматического театра имени Хамзы и, в свою очередь, перенять у них для себя и своего коллектива все новое, свежее, интересное»[40].

Выявленные в различных архивах документальные материалы позволяют шире, полнее осветить творческую деятельность Михоэлса в Ташкенте и его вклад в развитие узбекского театрального искусства.

В начале 1942 г. в Узбекском государственном театре оперы и балета была сложная обстановка. Театр имел неинтересный репертуар, слаба была дисциплина работников, срывались репетиции хора и балета, посещаемость спектаклей была низкой. Для того чтобы вывести театр из застоя необходимо было сменить его руководство. В первую очередь необходим был новый художественный руководитель. Найти такого человека среди местных работников руководство Управления по делам искусств при СНК УзССР не смогло. Стали искать среди деятелей искусств, эвакуированных в Узбекистан из Москвы и Ленинграда. Выбор пал, неслучайно, на Соломона Михайловича Михоэлса. Он был народным артистом СССР, художественным руководителем Московского ГОСЕТа, профессором Театрального училища при нем, высокообразованным, авторитетным человеком. С. Михоэлс дал согласие, и в апреле 1942 г. состоялось его назначение художественным руководителем и председателем Художественного совета Узбекского Государственного театра оперы и балета[41]. Михоэлс проработал в этом театре год (с апреля 1942 по апрель 1943 гг.) и проделал колоссальную работу по поднятию уровня театра.

В своей работе в театре Михоэлс столкнулся с рядом проблем – дисциплина, материальная база, повышение квалификации артистов, их учеба. Они нашли отражение на страницах его «Рабочих записок» и в протоколах заседаний Художественного совета театра. Так, на многих страницах «Рабочих записок» Михоэлса за июнь 1942 г – март 1943 г. мы читаем: «О дисциплине», «самов [ольно] ушел с концерта», «отказывает[ся] участ[вовать] в концертах», «отсутств[овал] без уважит[ельных] причин», «плохо работает (в середине игры разговарив[ает])», «срывают спектакль» и т. д.[42]

Но его целеустремленность, полная самоотдача и авторитет сыграли важную роль в преодолении трудностей в работе Узбекского театра оперы и балета. Важнейшими своими задачами в этом театре Михоэлс считал: повышение квалификации актеров, расширение материальной базы и улучшение репертуара театра. Он добился возвращения в театр музыкальных инструментов (шести роялей и пианино), увеличения классных помещений для репетиций вокалистов и музыкантов. Кроме того, он убедил дирекцию Ташкентской консерватории выделить две классные комнаты для репетиций артистов Узбекского Государственного театра оперы и балета, а также добился освобождения ряда помещений в клубе РАБИС для мизансценных и оркестровых репетиций и групповых занятий по повышению квалификации.

Особое внимание Михоэлс уделял повышению уровня актерского и вокального мастерства. С этой целью он привлекал в театр для работы с артистами профессионалов высокой квалификации, благо многие из них находились в эвакуации в Ташкенте. Так, занятия по сценическому мастерству вел сам Михоэлс. Вокальное мастерство преподавала солистка Большого Академического театра оперы и балета Н.А. Обухова, работу по музыкальной грамоте вели преподаватели Ленинградской и Ташкентской консерваторий. Согласно постановлению режиссерского совещания при Узбекском театре оперы и балета от 19 июня 1942 г. были введены занятия по общеобразовательным художественным дисциплинам (введение в эстетику и история музыки), которые проводили известный искусствовед, литературовед и театральный критик А.М. Эфрос и преподаватели консерватории.

Усилия Михоэлса дали положительные результаты. Значительно повысилось мастерство узбекских актеров, вокалистов и музыкантов.

Много сил, знания и опыт С. Михоэлс отдавал изменению и улучшению репертуара театра. И это неудивительно, так как в течение 1941 и частично 1942 гг. в театре не был поставлен ни один оперный спектакль. На режиссерском совещании при Узбекском театре оперы и балета Михоэлс впервые поставил вопрос о необходимости постановки новых опер. Сохранилась стенограмма его выступления на этом совещании, где он, в частности, сказал: «Решено поставить к 25-й годовщине Октябрьской революции двухактную оперу "Мать". Текст и либретто готовы (Миртемир и Смирнов). Постановщик – Музафар Мухаммедов, дирижер – Бурханов, художник – Тышлер.

Времени осталось мало. Работы – много. В ближайшие дни вся труппа и зав. цехами познакомятся с либретто.

Вторая работа – осуществление постановки оперы "Улугбек". Частично эта работа уже делалась. Возникает вопрос. Меняется постановщик (постановщик проф. Э.И. Каплан). Значит, новый замысел. Художественное оформление, согласно мнению Музафара Мухамедова, – не на высоте. Возникает вопрос о новом художнике...

Мы продемонстрируем правительству прежние эскизы и костюмы, затем предложим тов. Каплану изложить свой режиссерский, постановочный план, и тогда придем к заключению о художнике и оформлении»[43]. Добавим, что музыку к опере «Улугбек» написал композитор Мухтар Ашрафи.

Две эти оперы находились в центре внимания Михоэлса на протяжении июня-декабря 1942 г. Он ставил вопрос об их постановке на заседаниях Художественного совета театра 22 июня и 2. августа 1942 г., где выступил с предложениями о порядке подготовки и выпуска этих опер. Открывая заседание 22 июня 1942 г., Михоэлс отметил: «Возможны еще некоторые изменения в содержании после прочтения либретто "Мать" в ЦК и СНК. Выпустить эти две огромные работы к празднику (25-й годовщине Октябрьской революции – М.В.) театр не сможет, т. к. к опере "Мать" необходимо будет написать музыку. Кроме того, театр должен будет обслуживать бригадами различные кампании. Поэтому нужно решить вопрос так: в первых числах октября выпустить "Улугбек" и через полтора месяца... выпустить оперу "Мать"»[44].

Наряду с указанными двумя операми, Михоэлс в июне 1942 г. начал работу и над другими постановками. Так, на режиссерском совещании 19 июня 1942 г. он подчеркнул, что «следующей работой театра является балет "Акбилак". Композитор Василенко уже приступает к работе. Срок 1942 г. Не намечен еще художник. Очень хорошая кандидатура балетмейстера тов. Чабукиани»[45].

27 июня 1942 г. Михоэлс записал в своей «Записной книжке»: "Акбилак". 1). Композитор Василенко приступил к своей работе 27 июня...»[46]

В 1942 г. театр приступил к постановке оперы «Кармен» силами театральной студии, в которой преподавали С.М. Михоэлс и профессор Ленинградской консерватории Э.И. Каплан. Первоначально Михоэлс предполагал сам поставить этот спектакль (I акт). 27 июня 1942 г. был заключен договор с Миртемиром о переводе II акта «Кармен». Так как выпуск спектакля планировался на 5 ноября 1943 г. и Соломону Михайловичу явно недоставало свободного времени, то спектакль передали проф. Каплану. Однако сам спектакль состоялся лишь 15 января 1944 г.[47]

В 1943 г. Михоэлс как художественный руководитель театра планировал отредактировать или заново поставить ряд наиболее ценных, уже осуществленных спектаклей, таких как «Лейли и Маджнун» и «Фархад и Ширин».

Планировалось в этом же году поставить оперу «Великий канал». Дирижером намечался М. Ашрафи, художником – В.С. Басов. Спектакль вышел уже после отъезда Михоэлса в Америку.

По инициативе Михоэлса при Узбекском театре оперы и балета была создана Музыкально-драматическая лаборатория, при которой в июле 1942 г. был утвержден ученый совет. Председателем совета был Михоэлс, а членами: А.М. Эфрос, В.М. Беляев, Э.И. Каплан, Е.Е. Романовская, Н.Н. Миронов, композиторы Т. Садыков, М. Ашрафи, М. Бурханов, В.А. Успенский, М.О. Штейнберг, С.Н. Василенко, А.Ф. Козловский, писатели, поэты, драматурги – Шейхзаде, Миртемир, К. Яшен, нар. арт. СССР Халима Насырова, М. Кари-Якубов, Тамара Ханум, И.Г. Захт, известные ученые-историки В.В. Струве, А.Ю. Якубовский, А.А. Семенов и др.[48].

Групповое фото, на котором запечатлены С. Михоэлс, А. Толстой, актриса Халима Насырова, драматург К. Яшен и другие

[49]. Можно предположить, что одним из них должен был быть С. Михоэлс, который, по воспоминаниям А.Л. Дейча, «затеял создать узбекскую историческую оперу «Тараби», из истории монгольского нашествия XIII века, и вел по вечерам долгие беседы с писателем Айбеком и композитором Чишко. Меня он тоже вовлек в создание либретто этой оперы. К этому времени он прочитал много материалов по истории Узбекистана»[50]. Однако присутствовать на совещании 15 мая 1943 г. Михоэлс не смог, так как был вызван из Ташкента для командировки в Америку, Мексику, Канаду и Англию.

Наряду с руководством Узбекским театром оперы и балета, Михоэлс принимал активное участие в работе Узбекского театра драмы имени Хамзы в качестве режиссера-постановщика.

В театре им. Хамзы С. Михоэлс, совместно с режиссером М.М. Уйгуром, начал постановку спектакля по пьесе Хамида Алимджана «Муканна». Прежде чем приступить к постановке спектакля, С. Михоэлс много внимания уделил изучению истории Узбекистана VIII в., то есть того периода, когда происходили описываемые в пьесе события. Он встречался и беседовал с ученым-востоковедом Бертельсом, прочитал много литературы по истории Узбекистана, изучил и хорошо знал местные старинные обряды и обычаи.

Своими воспоминаниями о работе Михоэлса в театре им. Хамзы и, в частности, над пьесой «Муканна», поделилась, во время встречи со мной в Ташкенте в мае 1994 г., бывшая артистка театра, народная артистка СССР Сара Ишантураева:

«Репетиции у нас проходили очень интересно. Михоэлс был такой внимательный и такой необычный. Хотя он был уже немолодой, но мог из зала прыгнуть на сцену. А оттуда – в зал. Кое-что ему приходилось показывать актерам, потому что у нас были актеры, которые не имели представления о жизни Средней Азии VIII века. Соломон Михайлович из зрительного зала смотрел все сцены, наблюдал, кто как двигается. Следил за каждым, а мы все следили за ним, за его реакцией... Он был человеком эмоциональным, очень эрудированным и умным. Содержание пьесы, каждую роль он прекрасно знал. Каждый день он и Уйгур разрабатывали новые и новые сцены, мизансцены. Михоэлс предлагал свои решения тех или иных образов... Актеры, конечно, с большим интересом его слушали. С ним было очень интересно работать... Он вообще часто бывал в нашем театре. "Отелло", "Гамлет" и другие спектакли смотрел по нескольку раз и делал замечания актерам. Мы у Михоэлса очень многому научились»[51].

Музыку к спектаклю «Муканна» написали композиторы А.В. Успенский и А.Г. Мушель, однако Михоэлс и Уйгур пытались подобрать и настоящую арабскую музыку. Так, по воспоминаниям переводчика Куркмаса Маноновича Маджидова, сына драматурга и режиссера Манона Уйгура, однажды вечером собрались у Уйгура на квартире Михоэлс и Алексей Толстой, чтобы вместе послушать по радиоприемнику арабскую музыку. Во время передачи на дом к Уйгуру явилась группа работников НКВД, вызванная соседом – работником НКВД. Налицо были нарушения правительственных постановлений (о необходимости сдачи во время войны радиоприемников и запрещении слушать передачи из-за границы). Радиоприемник был изъят, а Уйгур получил предупреждение.

А.Н. Толстой, актриса Х. Насырова и С. Михоэлс. Ташкент, 1945 г. (Архив Узбек. театра оперы и балета)

У Михоэлса в Ташкенте сложились хорошие отношения с руководителями Узбекистана Абдуджабаром Абдурахмановым (председателем Совнаркома Узбекистана) и Усманом Юсуповым (первым секретарем ЦК КП Узбекистана). И если ему нужна была помощь в организации работы Узбекского театра оперы и балета или Узбекского драматического театра, он обращался к ним и получал эту помощь. Так, Абдурахманов помог Узбекскому театру оперы и балета вернуть себе шесть роялей и пианино, находившихся на частных квартирах, и расширить классные помещения для учебы и репетиций артистов театра.

На даче Усмана Юсупова неоднократно собирались X. Алимаджан, С. Михоэлс и М. Уйгур, чтобы работать над сценарием пьесы «Муканна».

По словам Шадии, дочери нар. артиста УзССР и СССР Шукура Бурханова, Михоэлс сыграл решающую роль в становлении Ш. Бурханова как артиста. В спектакле «Муканна» Ш. Бурханову была поручена бессловесная роль Саида Батталя – одного из арабских воинов, который специально сдался в плен, чтобы попасть в лагерь руководителя восставших – Муканны. Михоэлс поручил балетмейстеру Узбекского драматического театра им. Хамзы – Глизерс – помочь Шукуру Бурханову создать пластический образ арабского разведчика. Но Глизерс создала не только пластический образ, но и балетный номер с антраша, прыжками, танцем на пальцах, танцем с двумя мечами.

«Поскольку Михоэлс поручил Ш. Бурханову эту роль, – рассказывает его дочь Шадия, – то он подчинялся Глизерс, усиленно репетировал с ней этот номер с утра до ночи. За довольно короткое время – около двух недель – он изучил этот балетный номер.

Когда Михоэлсу показали этот номер, когда он увидел, что сотворила Глизерс с этим парнем, то он расхохотался и сказал: "Ах ты мой бедняжка! Что же вы с ним сделали! Надо было просто в пластике передать зрителям, что Батталь не просто пленный, а разведчик. Он должен был просто совершать прыжки и во время прыжков оглядываться и пересчитывать солдат и оружие"».

Михоэлс понял, что парень не только может и хочет быть артистом, – он бешено влюблен в свою профессию. И когда в театр пришел Усман Юсупов, серьезно относившийся к развитию искусства в республике, и спросил, кому нужно помочь, то Михоэлс указал на Бурханова и сказал, что его надо женить.

Михоэлс опекал отца. Он встречался с будущей женой Бурханова – Шакор Раимовной. Побеседовал с ней и убедил ее стать женой, подругой и помощником Ш. Бурханова.

Когда он убедился, что это подходящая кандидатура, то он договорился с Усманом Юсуповым, и тот дал указание организовать свадьбу за общественный счет. На ней было много артистов как местных, так и из эвакуированных театров»[52].

Хотя спектаклю «Муканна» Михоэлс отдал много сил, знаний и опыта, он не смог его выпустить, так как по заданию Советского правительства выехал в апреле 1943 г. в заграничную командировку, из которой он вернулся лишь 10 декабря 1943 г., но уже в Москву.

Премьера спектакля «Муканна» состоялась 22 августа 1943 г. В тот же день в республиканской газете была опубликована статья С. Ишантураевой, в которой она, в частности, писала: «Эта монументальная постановка стала для нас своеобразной школой, где коллектив встретился с одним из выдающихся мастеров современного театра – народным артистом СССР С.М. Михоэлсом, который вместе с художественным руководителем нашего театра народным артистом УзССР Уйгуром и осуществил постановку "Муканны"»[53].

2 сентября 1943 г. в этой же газете была опубликована рецензия члена-корреспондента АН СССР профессора В.М. Жирмунского «Муканна». В ней отмечалось: «Постановка "Муканны" в театре им. Хамзы является достижением узбекского театра. Постановщики – народные артисты С.М. Михоэлс и М.М. Уйгур – придали спектаклю известную праздничность, правильно подчеркнув романтическую героику пьесы и усилив ее лирический элемент удачным музыкальным сопровождением (композиторы А.В. Успенский и А.Г. Мушель). Талантливый художник-постановщик Александр Тышлер, пренебрегая натуралистическим воспроизведением ненужных археологических деталей прошлого, сумел вместе с тем создать серию исторических и бытовых картин, насыщенных конкретными чертами национального и исторического своеобразия. Особенно удачны массовые сцены, имеющие решающее значение для народной драмы. Из отдельных исполнителей выделяются нар. артисты Абрар Хидоятов (Муканна), Шукур Бурханов (Батталь), Сара Ишантураева (Гюль-Айин), Абид Джалилов (Джалаир).

В целом театр создал прекрасный спектакль, созвучный драматическим настроениям нашего времени. Насыщенный богатым национальным и историческим содержанием, он, несомненно, вызовет интерес и за пределами Узбекистана, среди братских народов нашего Союза»[54].

Помимо работы в трех театрах, Михоэлс был занят общественной работой, очень часто выступал, встречался со зрителями, ранеными воинами, «бывал в узбекских колхозах, горных кишлаках, присматриваясь к людям и природе»[55].

Первым зафиксированным публичным выступлением С.М. Михоэлса в Ташкенте была его речь на общегородском собрании интеллигенции 27 декабря 1941 г.[56]

1 марта 1942 г. С. Михоэлс и В. Зускин приняли участие в «Большом вечере-концерте», состоявшемся в Концертном зале (бывший Клуб швейников по ул. Чехова, 3/5).

2 и 3 марта 1942 г. в помещениях Летнего театра и театра «Мюзик-холл» ташкентского Парка культуры и отдыха им. Горького состоялись праздничные представления «Весенний мюзик-холл» Во всех концертах приняли участие Михоэлс и Зускин.

Уникальный в своем роде концерт состоялся в Ташкенте 4 и 5 апреля 1942 г. Он был дан деятелями искусств в пользу эвакуированных детей (в Узбекистан в годы войны было эвакуировано более 100 тысяч детей). Организаторами вечера были С. Михоэлс, писатель А.Н. Толстой и их жены – Анастасия Павловна Потоцкая-Михоэлс и Людмила Ильинична Толстая.

Согласно опубликованному объявлению в газете «Правда Востока» (1942, 28 марта, № 4), в помещении Государственного театра оперы и балета им. Свердлова проходил большой вечер (в 3-х отделениях) «Работники кино – эвакуированным детям: Кино на эстраде».

В информации была указана программа вечера:

1-е отделение – Музыка и песни из кинофильмов.

2-е отделение – Герои кино на эстраде.

В этом отделении выступили: Б.А. Бабочкин (Чапаев) и Л. Кмит (Петька) – эпизоды из кинофильма «Чапаев».

Н.К. Черкасов (Паганель) – эпизод из кинофильма «Дети капитана Гранта».

В.Л. Зускин – эпизод из кинофильма «Искатели счастья».

Л.Н. Свердлин – эпизод из кинофильма «Волочаевские дни».

Халима Насырова и Мукарам Тургунбаева – эпизод из фильма «Асаль».

3-е отделение – «Съемка хотя и состоялась, но... – Комическое происшествие».

В нем участвовали: засл. артист РСФСР О. Абдулов, П. Алейников, нар. артист РСФСР Б.А. Бабочкин, В. Грибков, нар. артист РСФСР В.Л. Зускин, Ст. Каюков, засл. артист РСФСР Л. Кмит, засл. артист РСФСР Н.В. Комиссаров, Тамара Макарова, С. Мартинсон, нар. артист СССР С.М. Михоэлс, Татьяна Окуневская, засл. артистка РСФСР Ф.Г. Раневская, Л.Н. Свердлин, Алексей Толстой, Е.А. Тяпкина, А.Л. Хвыля, нар. артист РСФСР Н.К. Черкасов, засл. артист РСФСР М.М. Штраух, Эмма Цесарская.

Сценарист – Козьма Прутков (так в объявлении, а в действительности – Алексей Толстой)[57].

Режиссер представления – заслуженный деятель искусств РСФСР Я.А. Протазанов.

Вместе с Я. Протазановым в постановке этой комической пьесы участвовал С. Михоэлс[58].

Содержание веселой пьесы и суть происходящего на сцене действия живо описала А. Потоцкая: «В киностудии идет съемка современного фильма. Царит суета, сумятица... Среди загримированных, готовых к пробе актеров бегают рабочие сцены, сбивают с ног друг друга рабочие с "юпитерами", кричат помреж, кинооператор, и сам "реж" покрывает звучным голосом весь гул... Здесь же два плотника. Сначала почти незаметные. В дальнейшем ходе действия выясняется их главная роль».

Этих двух плотников играли С. Михоэлс и А. Толстой, играли без единого звука.

С. Михоэлс и А.Н. Толстой в роли плотников. Ташкент, 1942 г

И далее Потоцкая пишет: «И вот занавес открыт. На сцене шумно, беспокойно, волнительно. "Костюмерша" Ф.Г. Раневская, судорожно прикрыв левой рукой авоську с драгоценными новыми галошами, мылом и зеленым луком (реквизит, взятый на время из самых главных, самых соблазнительных выигрышей лотереи, которая была организована в большом фойе театра)[59], наспех исправляет что-то в костюмах уже одетых, загримированных актеров.

Звучит ее низкий необыкновенный голос, и зрители смеются при каждом ее движении, от каждого ее слова.

Последние приказания, торопливые движения, почти давка на сцене и вдруг...

Никого нет, все исчезли, сцена пуста!

Зажигается огромный транспарант: "Полная тишина! Идет съемка!"

И тут появляются два плотника. Впереди Михоэлс, за ним Толстой. Михоэлс в сплющенной кепке, Толстой в рваном берете. Оба в рубахах, передниках, из карманов торчат поллитровки.

Молчаливый проход по авансцене (почти марш). Движения, абсолютно совпадающие и повторяющие друг друга. Прошли...

Остановились. Двинулись. Двинулись дальше, опять остановились, молча "поговорили", присели и начали исступленно вколачивать гвозди, неистово стучать молотками.

Вбегает целая толпа... Скандал! Съемка сорвана! Плотников куда-то выпихивают.

Вновь тишина! Опять вспыхивает транспарант: "Полная тишина! Идет съемка!"

И вновь повторяется точно такой выход плотников. И было такое подлинное мастерство в этом молчаливом дуэте...»[60]

Затем плотники вновь начинали заколачивать гвозди молотками. И вновь на сцену вбегала толпа участвовавших в съемке артистов, среди которых был и артист, игравший Гитлера. Они пытались вытолкать плотников со сцены. К великому удовольствию зрителей плотники в конце пьесы выражают свое отношение к Гитлеру кулаками.

Долго в зале не смолкали смех и аплодисменты зрителей.

Свидетельством этого концерта остался фотоснимок «плотников», сделанный Л.И. Толстой. Копию этого фотоснимка она подарила С. Михоэлсу, который им дорожил. Ныне он хранится у его дочерей.

Такой подробный рассказ о вечере-концерте обусловлен тем обстоятельством, что в нем проявился С. Михоэлс и как сценарист, и как постановщик, и как талантливый актер.

В последующее время Михоэлс и Зускин принимали участие во многих концертах.

Так, 20 апреля 1942 г. в помещении Русского драматического театра им. М. Горького, проводился литературно-художественный вечер «Шолом-Алейхем», в котором участвовали С. Михоэлс, В. Зускин и другие артисты.

2 и 3 мая 1942 г. в Парке культуры им. М.Горького в помещениях Летнего театра им. Свердлова и театра «Мюзик-холл» состоялся концерт «Великий мюзик-холл», в котором участвовали Зускин, Михоэлс, артистка Сиди Таль и др.

16 августа 1942 г. в помещении театра «Мюзик-холл» был дан «Единственный концерт мастеров искусств», в котором участвовали М. Гольдштейн, С. Михоэлс, В. Зускин, Н. Ратбаум, С. Гиацинтова и др.

22 августа 1942 г. на сцене Русского театра оперы и балета Михоэлс выступает в программе антифашистского вечера и концерта[61].

4 ноября 1942 г. в помещении Узбекского и Русского театров оперы и балета состоялся «Симфонический концерт», в программе которого была исполнена «Первая узбекская героическая симфония» нар. артиста УзССР М. Ашрафи. Со вступительным словом выступил «нар. артист СССР, профессор С.М. Михоэлс».

В декабре 1942 г. Михоэлс выступил с творческим отчетом в военном госпитале № 3666 в Ташкенте[62].

В течение того же года Михоэлс и Зускин выступали в различных концертах как артисты кино[63].

В Ташкенте С.М. Михоэлс, как он сам говорил, стал «инстанцией». Разрываясь между тремя театрами, которые находились в разных частях города, Михоэлс «вообще не успевал забежать домой, чтобы перекусить хотя бы затирухой, и один из узбекских театров (Узбекский театр драмы им. Хамзы – МВ.) прикомандировал к нему старую кобылу с повозкой. Узбек-возница ежедневно около шести утра возвещал, постукивая кнутом по двери: "Сулейман, моя пришла!" Михоэлс вскакивал и, спотыкаясь о раскладушки, быстро отправлялся на своей колымаге по всем пунктам. По дороге его поджидали просители со всевозможными проблемами. Прием продолжался. И какой прием, какие просьбы! Тут были и сульфидин для тещи, и очки для слепнущего отца, и прикрепление к столовой № 5 жены, приехавшей из другого эвакопункта, и струна "ля" для какого-то горемычного работника оркестра...

"Просители" додумались до того, что подарили Михоэлсу чернильницу "Ванька-встанька" и самодельную ручку – обструганную лучинку с пером, привязанным к ней суровой ниткой.

Это «вечное» перо было сделано руками жаждущих подписи Михоэлса и бесконечно верящих в его сердце и силу. А может быть и в то, что он все-таки "инстанция"»[64]. Организованность и сосредоточенность Михоэлса были поразительны Он ни от чего не отмахивался и ни на что не смотрел сквозь пальцы. Все для него было существенно важным. Спал он очень мало и с утра до поздней ночи был в работе.

Занятый сложной повседневной работой, Михоэлс все же успевал жить и интересами общежития Академии наук – четырехэтажного «ученого и артистического улья». То, бывало, Соломон Михайлович забежит к Якубу Коласу послушать его новые стихи, то встретится с востоковедом Бертельсом, чтобы узнать нужное ему о древнем Самарканде, то послушает отрывки из перевода поэмы Навои «Фархад и Ширин», выполненного Л.М. Пеньковским[65].

Наталья Соломоновна Вовси-Михоэлс вспоминает, что ее отец «успевал даже побеседовать с нашими соседями-академиками. Нередко бывало, что, выйдя из комнаты на минуту, папа исчезал на час или больше, а вернувшись, поражал нас подробнейшими рассказами о новой идее химика-академика Каблукова, об интереснейших концепциях профессора Жирмунского или открытии Ревекки Самуиловны Левиной, члена-корреспондента Академии наук СССР, той самой Ревекки Самуиловны, которая спустя семь или восемь лет была арестована за связь с агентом Джойнта Михоэлсом и замучена в тюрьме, о чем рассказывает в "Архипелаге ГУЛАГ" Солженицын»[66].

Поскольку С. Михоэлс был целый день занят на работе, то возвращался поздно вечером в сопровождении друзей, и начиналась ночная жизнь.

Вечерами к Михоэлсу приходил Александр Иосифович Дейч, и они предавались воспоминаниями о еврейском театре периода Грановского.

Постоянным гостем был художник Александр Тышлер, который, начиная с «Лира», оформил в театре большинство постановок.

Среди гостей неизменно бывал друг Михоэлса артист О.Н. Абдулов[67]. С ним Михоэлс «сочинял и разыгрывал импровизированные сцены из семейной жизни, – вспоминал Ал. Дейч. – Один из них изображал старика-бая, другой – благочестивого имама, и оба сговаривались отправиться на богомолье в Мекку. Однажды ночью, накрутив чалмы на головы и надев халаты (узбекские – М.В.), они вышли в пустынный переулок. Встретив старика-узбека, по-видимому, ночного сторожа, спросили его, где дорога на Мекку. Изумленный старик сказал, что он этого не знает, что идти надо далеко, через моря и горы. Но Михоэлс вполне серьезно его убедил, что самое трудное – дойти до Чирчика[68], а дальше уже совсем недалеко»[69].

В апреле 1943 г., как уже упоминалось выше, Михоэлс вынужден был выехать из Ташкента. Отъезд его был неожиданным, внезапным. Он не смог даже как следует попрощаться с артистами своего театра и, тем более, – с актерами двух узбекских театров. Это его беспокоило и буквально терзало. О том, с какими чувствами он покинул Ташкент, мы узнаем из его письма к жене Анастасии Потоцкой, написанном с дороги:

«Впрочем, все было бы, конечно, иначе, если бы я уехал из Москвы или Ташкента[70], наладив все. Я с ума схожу от того, что меня вырвали, а не снарядили... Остался театр. Почти без планов. Без перспектив, фактически без руководства.

Остались мои узбеки, и повисла в воздухе неоплаченная мною и реализованной ответственностью моею обязанность перед ними за доверие и ласку...» И далее в письме Михоэлс дает поручения жене: «...9. Узбекские театры. Созвонись, пожалуйста, с Ашрафи, с Уйгуром, Левиным, Нишан-Ходжаевым[71]. Объясни, в общих чертах, что я получил срочное задание – займет 2-2,5 месяца. Так что – пока пусть Ашрафи руководит оперным театром. А Уйгур пусть не трогает «Муканны», если хочет ждать меня, а займется пока другой постановкой. Если же он найдет, что ждать невозможно – тогда его воля делать как он найдет лучше. О моем отъезде, о целях, о направлении – говори им... лишь в самых общих чертах...»[72].

Отъезд Михоэлса поверг артистов Московского ГОСЕТа в уныние, но они продолжали работать, показывать ташкентским зрителям спектакли. Театром руководил, в отсутствии Михоэлса, В.Л. Зускин.

Зускин и некоторые другие артисты ГОСЕТа принимали участие в различных концертах, организуемых Узбекской филармонией.

Так, В.Л. Зускин с 27 по 31 июля и 1 августа 1943 г. участвовал в концерте «Артисты кино на эстраде», организованном Узгосфилармонией в помещении театра «Мюзик-холл», а с 17 по 19 сентября 1943 г. Зускин и артистка ГОСЕТа Л.М. Розина участвовали в «Вечерах еврейского творчества» в том же театре «Мюзик-холл»[73]

В состав Московского ГОСЕТа в 1943 году вошел В.Е. Шварцер, приглашенный из Одесского ГОСЕТа.

В годы эвакуации в Ташкенте находилось театральное училище при Московском ГОСЕТе во главе с профессором Моисеем Беленьким[74]. В училище вели занятия нар. артист СССР, профессор С.М. Михоэлс, нар. артист РСФСР В.Л. Зускин, засл. артистка РСФСР С.Д. Ротбаум и другие. Как и в других городах, где гастролировал Московский ГОСЕТ, в Ташкенте был организован новый набор в училище. Среди принятых в число студентов училища был и Эмиль Горовец.

23 сентября 1943 г. Московский ГОСЕТ, вместе с Театральным училищем при нем, выехал в Москву – завершился ташкентский период их деятельности.

Руководство Узбекистана высоко оценило вклад режиссёров, артистов и других работников Московского ГОСЕТа в развитие узбекского искусства. Указами Президиума Верховного Совета УзССР В.Л. Зускину было присвоено звание народного артиста УзССР, режиссеру Э.Б. Лойтеру – звание заслуженного артиста УзССР, а театральному художнику А.Г. Тышлеру было присвоено звание «Заслуженный деятель искусств УзССР».

Художественный руководитель Московского ГОСЕТа С.М. Михоэлс был награжден Почетной грамотой Верховного Совета УзССР и именными золотыми часами[75].

Примечания